(Algernon Bertram Freeman-Mitford, Lord Redesdale (1871). Tales of Old Japan. London.)

История сорока семи верных вассалов

Прошу моих читателей мысленно перенестись на берег Эдосской бухты. Веселый, улыбающийся ландшафт. Постепенно спускающиеся склоны, пересеченные темными полосами из сосен и елей, ведущими к морю, причудливые кровли многочисленных храмов, выглядывающих там и сям из рощ; само море представляет красивую картину со своими Равными лодками огни которых мелькают темной ночью среди отдаленных фортов, точно ивановские червячки; к востоку виднеются туманные очертания высот Ояма - обиталища духов, а дальше, за пиками-близнецами хребта Хаконэ -гора Фудзияма, не имеющая себе равной в мире, одинокая и величавая высится она в центре равнины, из недр которой появилась, объятая пламенем, двадцать одно столетие тому назад. Уже 160 лет эта громада безмолствует, но частые землетрясения все еще говорят о скрытых огнях, и никто не может сказать, когда раскаленные до красна камни и пепел могут снова упасть подобно дождю на пять провинций (1).
В середине высокопочитаемой рощи в Таканава, одном из пригородов Эдо, приютился храм Сэнгакудзи, слава о котором идет по всему лицу японской земли. При нем похоронены сорок семь ронинов (2), прославившихся в японской истории героев японской драмы, о подвиге которых я и хочу вам поведать.
По левую сторону в главном дворе храма стоит часовня, в которой у ног высокой золотой статуи Каннон, божества милосердия, расставлены изображения сорока семи богатырей и их возлюбленного господина. Изображения эти вырезаны из дерева; лица их выкрашены, а одежды богато лакированы; в качестве художественных произведений они обладают крупными достоинствами: поза и движения героев, каждого вооруженного своим любимым оружием, схвачены и переданы с удивительной силой и жизненным выражением; некоторые с редкими седыми волосами — одному семьдесят семь лет; другие совсем молодые — мальчики шестнадцати лет. Рядом с часовней, в стороне от тропинки, ведущей на холм, есть маленький колодец с прозрачной водой, кругом которого растет папоротник и тут же прибита дощечка с надписью: «Это колодец, в котором была обмыта голова; вы не должны мыть здесь ваших рук и ног». Немного дальше — навес, где бедный старик зарабатывает себе пропитание продажей книг, картин и медалей, рассказывающих о подвиге сорока семи. Немного выше, под тенью стройных деревьев,— изящная ограда, содержащаяся, как гласит объявление, на добровольные пожертвования. Кругом нее сорок восемь небольших каменных плит; каждая из них обвита зеленью, близ каждой поставлена чистая вода и горит свечка для успокоения отошедшего духа. Колодец в котором была обмыта голова Рогинов было сорок семь, плит же здесь сорок восемь, и история сорок восьмой есть верная характеристика понимания японцами чести. Почти касаясь ограды, стоит более внушительный на вид памятник, под которым лежит господин, смерть коего благоговейно отомстили его приближенные.
Но перейдем к истории.

В начале XVIII столетия жил даймё по имени Асано Такуми-но ками, Камэи-сама было приказано встречать и принимать его. Высокопоставленный чиновник по имени Кира Кодзукэ-но сукэ должен был учить их этикету, установленному для подобных случаев приема посла сегуном (3).

Этот Кодзукэ-но сукэ был человек очень падкий на деньги, и так как он находил, что подарки, которые, согласно освященному временем обычаю, поднесли ему эти два даймё в благодарность за наставления, были плохи и недостаточны, он затаил против них тайную злобу, не учил их как следует, а, напротив, скорее, старался лишь делать из них всеобщее посмешище. Такуми-но ками, сдерживаемый непоколебимым сознанием долга, терпеливо переносил его оскорбления; но Камэи-сама, который имел меньшую власть над собою, был крайне возбужден дерзостями Кодзукэ-но сукэ и решил убить его.

Однажды ночью Камэи-сама, воротившись домой по исполнении своих обязанностей в замке, собрал своих советников (4) на тайное совещание и сказал им: «Кодзукэ-но сукэ оскорбил Такуми-но ками и меня, когда мы по долгу службы находились при особе императорского посла. Это против всех правил приличия, и я способен был убить его на месте. Но тут же я вспомнил, что если сделаю это в замке, то в таком случае не будет пощажена не только моя собственная жизнь, но будут погублены и мое семейство, и мои слуги,— и я удержал свою руку. Но жизнь этого негодяя — горе для народа, и завтра, когда я буду во дворце, я убью его. Я твердо решился и не потерплю никаких возражений». И пока он говорил это, лицо его побагровело от ярости.
Один из советников Камэи-сама был человеком весьма рассудительным, и когда он увидел, что намерению его господина не помешают никакие увещания, он сказал: «Ваши слова — закон; ваши слуги сделают все нужные приготовления и завтра, когда ваша светлость придет во дворец, а этот Кодзукэ-но сукэ снова будет также дерзок, как и раньше, он умрет». Эти слова очень пришлись по душе Камэи-сама, и он нетерпеливо ждал рассвета следующего дня, когда пойдет во дворец и убьет своего врага.
Советник был очень озабочен тем, что сказал его господин, и пока он раздумывал об этих словах, ему пришло в голову, что Кодзукэ-но сукэ имел репутацию скупца, что он не устоит перед взяткой и что, следовательно, лучше заплатить ему деньги, сколько бы их ни потребовалось, чем допустить, чтобы Камэи-сама и весь его дом были погублены. И вот, этот верный человек собрал все деньги, какие только мог достать, и велел своим слугам отнести их к Кодзукэ-но сукэ; сам он поехал ночью в его дворец и сказал его приближенным: «Мой господин, состоящий в настоящее время при особе императорского посла, весьма благодарен его сиятельству Кодзукэ-но сукэ, которому он причинял столько хлопот, пока тот учил его надлежащему церемониалу, соблюдаемому при приеме императорских послов.
Когда последние увидели деньги, в глазах их сверкнула радость, и они рассыпались в благодарностях. Попросив советника подождать немного, они пошли доложить своему господину о богатом подарке, только что полученном с вежливым приветствием от Камэи-сама. Кодзукэ-но сукэ, в пылу удовольствия, позвал прибывшего с подарком советника в свои внутренние покои и, благодаря его, обещал поучить его господина всем тонкостям этикета на другой день особенно внимательно. Советник, видя восторг скупца, радовался за успех своего плана и возвратился домой удовлетворенный.
Камэи-сама, однако, мало помышлял о том, что его приближенному удалось снискать благоволение со стороны его врага, Кодзукэ-но сукэ. Всю ночь он обдумывал свое мщение и на следующее утро, с рассветом, отправился в торжественной процессии во дворец. Когда он прибыл туда, то тотчас заметил, что манера Кодзукэ-но сукэ держаться с ним была совершенно другая, и ничто не могло превзойти его вежливости. «Сегодня вы пришли во дворец очень рано, князь,— сказал Кодзукэ-но сукэ.— Я не могу достаточно надивиться вашему рвению. Сегодня я буду иметь честь обратить ваше благосклонное внимание на некоторые особенные пункты этикета. Я должен просить у вас прощения за мое прежнее поведение, которое было очень грубо. Я по природе очень ворчливый человек, и потому снова прошу вас простить меня». И так как Кодзукэ-но сукэ держал себя очень униженно и говорил льстивые речи, сердце Камэи-сама мало-помалу отошло, и он отказался от намерения убить его. Таким образом, благодаря находчивости своего приближенного, Камэи-сама со всем своим домом был спасен от гибели.
Вскоре после этого Такуми-но ками, который не посылал никакого подарка, прибыл во дворец, и Кодзукэ-но сукэ издевался над ним даже более грубо, чем когда-либо, забрасывая его вызывающими насмешками и скрытыми оскорблениями; но Такуми-но ками делал вид, что не замечает этого и терпеливо подчинялся приказаниям Кодзукэ-но сукэ. Смирение Такуми-но ками, вместо того, чтобы принести пользу, лишь усилило заносчивость и дерзость Кодзукэ-но сукэ, который, желая перед всеми выказать свое презрение к Такуми-но ками, обратился, наконец, к нему со следующими словами: «Послушайте, князь Такуми, на моей сандалии развязалась лента; будьте так добры завязать ее». Такуми-но ками сначала вспыхнул от гнева, но потом, подумав, что это его обязанность, повиновался и завязал ленту. Тогда Кодзукэ-но сукэ, отвернувшись от него, дерзко воскликнул: «Как вы неуклюжи! Даже завязать ленты как следует не умеете. Посмотрев на вас, всякий скажет, что вы настоящая деревенщина, не имеющая никакого понятия о приличиях Эдо». И с оскорбительным смехом он направился во внутренние покои.

Теперь терпению Такуми-но ками настал конец, и это последнее оскорбление было больше, чем он мог снести. «Милостивый государь, остановитесь на минутку!» — воскликнул он. «А в чем, собственно, дело?» спросил тот и когда обернулся, Такуми-но ками, выхватив свой короткий меч, нанес ему удар в голову. Кодзукэ-но сукэ, защищенный придворным головным убором, получил, однако, лишь маленькую царапину и, спасаясь от нападения, пустился в бегство. Такуми-но ками, преследуя его, попытался вторично ударить его мечом, но, промахнувшись, вонзил его со всего размаха в столб. В этот момент один из офицеров бросился на место сцены, схватил сзади разъяренного Такуми-но ками и таким образом дал возможность Кодзукэ-но сукэ убежать.
Вслед за сим поднялся большой переполох и шум. Такуми-но ками был арестован, обезоружен и заключен во дворец под стражу. Собранный совет постановил передать его на поруки одному даймё, по имени Тамура Укиё-но Дайбу, который держал его под строгим арестом в его собственном доме, к большому огорчению его жены и приближенных. На совете было найдено, что он совершил насилие, напав на человека внутри дворца, и поэтому должен совершить харакири, то есть он должен покончить с собой вспоровши живот; его имущество должно быть конфисковано и весь род разорен. Таков был закон. И вот Такуми-но ками совершил харакики , его замок Ако был отобран в казну, его приближенные сделались изгоями; некоторые из них нанялись на службу к другим дайме, другие же пошли в торговцы.
Среди приближенных Такуми-но ками находился главный советник его, Оиси Кураносукэ, который вместе с сорока шестью другими верными вассалами заключил уговор отомстить за смерть своего господина. Этот Оиси Кураносукэ находился во время нападения своего господина на обидчика вдали от него, в замке Ако. Понятно, если бы он находился при своем господине, никогда бы не произошло такого несчастья, потому что он, как умный человек, не поскупился бы на подарки Кодзукэ-но сукэ, советник же, который находился при князе во время пребывания последнего в Эдо, был человек недостаточно догадливый и упустил из виду эту необходимую возможность, причинив, благодаря своей небрежности, смерть своему господину и разорение его дому.
И вот этот Оиси Кураносукэ и его сорок шесть товарищей приступили к выполнению своего плана отмщения Кодзукэ-но сукэ. Последний, на случай нападения, был окружен теперь храбрыми воинами, присланными к нему от даймё Уэсуги-сама, на дочери которого он был женат. Убедившись, чтоединственным средством достигнуть намеченной цели было усыпить бдительность и подозрения врага, Оиси Кураносукэ и его товарищи рассеялись в разные стороны и скрывались - одни под видом плотников, другие под видом ремесленников, третьи же занялись торговлей, а сам начальник их, Кураносукэ ушел в Киото, построил там дом в Ямасина, посещал дома самой сомнительной репутации, предавался пьянству и разврату, как будто у него и в уме не было отмстить за смерть своего господина. Кодзукэ-но сукэ, подозревая, что прежние вассалы Такуми-но ками могут замышлять на его жизнь, тайно подослал в Киото шпионов и требовал от них точного отчета о том, как ведет себя там Кураносукэ. Кураносукэ же, решив окончательно навести своего врага на путь ложной безопасности, продолжал проводить время в обществе уличных женщин и пьяниц. Однажды, возвращаясь домой из грязного притона, он пьяный упал на улице и заснул, и все проходившие мимо него осыпали его презрительными насмешками. Случилось как раз, что шел мимо один из уроженцев княжества Сацума. Увидя пьяного Кураносукэ, он сказал: «Ведь это тот самый Оиси Кураносукэ, который был советником Асано Такуми-но ками и который, не имея духа отомстить за смерть своего господина, проводит жизнь в обществе женщин и пьяниц. Посмотрите, вон он лежит пьяный на шумной улице. Паршивое животное! Дурак и мерзавец, недостойный имени самурая!» И с отвращением он пихнул спящего ногой и плюнул ему в лицо. Когда шпионы Кодзукэ-но сукэ донесли обо всем этом в Эдо, тот при таких новостях почувствовал большое облегчение и подумал, что всякая опасность уже миновала.
Жена Кураносукэ, до глубины души огорченная беспутной жизнью мужа, сказала ему:
— Мой господин, вы сначала говорили мне, что ваш разврат — только ловкая хитрость для того, чтобы обмануть бдительность вашего врага. Но на самом деле это зашло уже слишком далеко. Прошу и умоляю вас — будьте немного посдержаннее.
— Не надоедай мне,— закричал Кураносукэ,— своим хныканьем и жалобами, я не желаю их слушать. А так как тебе не нравится моя жизнь, ты можешь идти куда тебе угодно и заниматься чем хочешь,— я желаю развода; сам же я возьму себе молоденькую и хорошенькую девочку из публичного дома и буду жить себе в свое удовольствие. Я делаюсь больной при виде такой старой хрычевки, как ты, и чем скорее ты уберешься из дому, тем приятнее для меня!
Жена, испугавшись гнева мужа, жалобно умоляла его смилостивиться.
— О, мой господин! — сказала она.— Не говорите таких вещей! Я была вам верной женой в продолжение двадцати лет, родила вам троих детей, в болезнях и горе я была с вами, вы не можете быть так жестоки и выгнать меня из вашего дома. Сжальтесь, сжальтесь надо мной!
— Полно хныкать! Это ничему не поможет: я не могу тебя видеть, и ты должна уйти, а так как дети также мешают мне, ты можешь, если тебе угодно, взять их с собой.
Когда она услышала это, то в горе отыскала своего старшего сына Оиси Тикара и просила его заступиться за нее пред отцом и попросить, чтобы он простил ее. Но ничто не могло отклонить Кураносукэ от раз принятого решения — жене пришлось оставить мужа и с двумя младшими детьми уйти обратно на свою родину. Оиси Тикара остался с отцом.
Шпионы донесли обо всем этом без утайки Кодзукэ-но сукэ, а тот, когда услышал, что Кураносукэ выгнал из дома свою жену и детей и живет с проституткой, что он по уши ушел в разврат и пьянство, подумал, что ему уже нечего более бояться вассалов Такуми-но ками, которые, по всей вероятности, были трусы, не имея достаточного мужества отомстить за смерть своего господина. Постепенно Кодзукэ-но сукэ ослабил свои меры предосторожности: стал наблюдать менее внимательно за вассалами Такуми-но ками, отослал назад половину охраны, которая была прислана к нему его тестем Уэсуги-сама. Он и не подозревал, что готовится попасть в ловушку, подставленную ему Кураносукэ, который, горя жаждой мести за своего господина, не задумываясь развелся с собственной женой и отослал от себя родных детей.
Такими путями Кураносукэ закрывал глаза своего врага на настоящее положение вещей, продолжая вести свою внешне беспутную жизнь Тем временем все его сообщники постепенно собирались в Эдо, и, в качестве работников и мелких торговцев, они сумели получить доступ в дом Кодзукэ-но сукэ, где изучили общий план здания и расположение комнат и узнали кто храбрец и честный человек. Обо всем этом они безотлагательно сообщали Кураносукэ. И когда, наконец, по письмам, приходившим из Эдо, стало ясно что Кодзукэ-но сукэ оставил всякую бдительность, Кураносукэ возрадовался чувствуя что день отмщения настал. Назначив своим товарищам место свидания в Эдо, он тайком скрылся из Киото, обманув зоркость шпионов своего врага. Так все сорок семь человек, подготовив все для успеха своих планов, терпеливо ждали подходящего времени.
Однажды зимой, в двенадцатом месяце года, выдался особенно холодный день. И вот ночью, когда шел сильный снег и была метель, когда все стихло и мирные жители покоились на своих циновках, ронины решили, что трудно ожидать более удобного случая для осуществления своих замыслов. На общем совете они решили разделиться на две партии, назначив каждому человеку его пост. Одна партия, под руководством Оиси Кураносукэ, должна была напасть на передние ворота, а другая, под предводительством его сына Оиси Тикара должна была напасть на заднюю калитку дома Кодзукэ-но сукэ. Но так как Оиси Тикара было всего лишь шестнадцать лет, Ёсида Тюдзаэмон был шумно одобрили его речь и остались ждать полуночного часа.
Когда назначенный час пробил, они выступили. Дул сильный ветер и нес снег прямо им в лицо, но они мало обращали внимания на метель и поспешно шли, горя жаждой мщения. Наконец они подошли к дому Кодзукэ-но сукэ и разделились на две партии. Тикара с двадцатью тремя товарищами пошел к задним воротам. Четыре человека по веревочной лестнице, которую они прикрепили к крыше входных ворот, забрались внутрь двора и, когда увидели по всему, что обитатели дома спят, вошли в дом привратника, где спала стража, и, прежде чем последняя имела время опомниться, перевязали ее. Перепуганные стражники просили пощадить, по крайней мере, их жизнь, на что ронины согласились с тем условием, чтобы они выдали им ключи от ворот; но им, дрожа от страха, заявили, что ключи хранятся у одного из их начальников и что они не могут достать их при всем желании. Тогда изгои потеряли терпение, разбили молотом на куски большие деревянные запоры и распахнули настежь ворота. Тикара и его партия в то же время ворвались во двор через заднюю калитку. Тогда Оиси Кураносукэ послал человека в соседние дома и велел сказать: «Мы, ронины, которые были прежде на службе у Асано Такуми-но ками, нынешней ночью врываемся в дом Кодзукэ-но сукэ, чтобы отомстить ему за смерть нашего господина. Мы — не грабители и не ночные воры и не причиним никакого зла соседним домам. Просим вас не тревожиться». И так как Кодзукэ-но сукэ был ненавидим соседями за свою жадность, они не соединили свои силы, чтобы оказать ему помощь. Не была забыта и другая предосторожность. Для того, чтобы никто из находящихся в доме Кодзукэ-но сукэ не мог выбежать с целью позвать на помощь родственников, которые могли помешать осуществлению плана отмщения, Кураносукэ послал на крышу дома десять человек, вооруженных луками с приказанием стрелять во всех, кто попытается выбежать из дома. Сделав свои последние распоряжения и расставив всех по своим местам, Кураносукэ собственноручно ударил в барабан, подавая сигнал к нападению.

Десять вассалов Кодзукэ-но сукэ, услышав шум, проснулись и, обнаживши мечи, выскочили в переднюю комнату, чтобы защищать своего господина. В это самое время изгои, выломав дверь, ворвались в ту же комнату, и тут произошла бешеная схватка между двумя неравными сторонами, во время которой Тикара, проведя своих людей через сад, проник черным ходом в самый дом. Кодзукэ-но сукэ в страхе за свою жизнь спрятался вместе с женой и женской прислугой в чулане на веранде, а остальные его вассалы, спавшие в наружном помещении, приготовились бежать на помощь. Между тем изгои, ворвавшиеся через переднюю дверь, одолели и перебили схватившихся с ними десять вассалов, не потеряв ни одного человека; после чего, храбро проложив себе путь к задней половине дома, они встретили Тикара и его людей, и, таким образом, обе партии снова соединились в одну.
Тем временем и остальные вассалы Кодзукэ-но сукэ вошли в дом, и началось общее сражение. Кураносукэ, сидя на походном седалище, отдавал приказания и руководил своими людьми. Вскоре вассалы, подчиненные Кодзукэ-но сукэ, убедились, что им не справиться одним со своими противниками и потому попытались послать за помощью к тестю Кодзукэ-но сукэ, Иэсуги-сама; но расположенные на крыше дома изгои убивали всех этих гонцов. И оставшись без помощи, они продолжали биться с отчаянным мужеством. Тогда Кураносукэ крикнул громким голосом «Кодзукэ-но сукэ один нам враг, пусть кто-нибудь пойдет внутрь дома и достанет его живым или мертвым».
Вход в комнату, где спрятался Кодзукэ-но сукэ, защищали трое самых храбрых и сильных вассалов с обнаженными мечами. Одному было имя Кобаяси Хэхати, другому — Баку Хандайю, а третьему — Симидзу Иккаку, все трое — славные и верные воины, испытанные в искусстве владеть мечом. Они были так сильны и страшны, что держали изгоев на почтительном расстоянии и раз даже принудили их отступить назад. Когда Оиси Кураносукэ увидел это, то, заскрежетав зубами, в исступлении закричал: «Как?! Разве вы не клялись положит свой живот, чтобы только отомстить за своего господина, и теперь вас отбросили назад три человека?! Подлецы, недостойные имени самурая! Умереть, сражаясь за своего господина — высшая слава и честь для верного слуги». И, обратившись к своему сыну Тикара, он сказал:
«Эй, мальчик, пойди на этих людей, и если они не под силу тебе — умри!»
Вдохновленный этими словами, Тикара схватил копьё и сразился с Баку Хандайю, но не мог устоять против того и, постепенно отступая, очутился в саду, где, потеряв равновесие, скатился в пруд. Но когда Хандайю, думая убить его, посмотрел вниз на воду, Тикара ударом в ногу свалил его наземь и, выкарабкавшись из воды, покончил с ним. Тем временем Кобаяси Хэхати и Симидзу Иккаку были убиты остальными изгоями и из всех вассалов Кодзукэ-но сукэ не осталось ни одного способного сражаться. Тикара, увидя это, вошел с окровавленным мечом в руке в одну из задних комнат, ища Кодзукэ-но сукэ, но нашел там только сына последнего, молодого князя Кира Сахёэ, который с алебардой в руке напал на него, но был ранен и убежал. Таким образом все люди Кодзукэ-но сукэ были перебиты и сражение окончено, но места пребывания Кодзукэ-но сукэ еще не было найдено и следа.
Тогда Кураносукэ разделил своих людей на несколько партий и велел им искать Кодзукэ-но сукэ по всему дому, но все было напрасно: видны были только плачущие женщины и дети. И сорок семь уже начали было падать совершенно духом — по-видимому, несмотря на все свои труды, они дали врагу убежать, и был даже один такой момент, когда они в отчаянии готовы были покончить с собой на месте через харакири; но перед этим они решили сделать еще одну попытку.
И вот Кураносукэ вошел в спальню Кодзукэ-но сукэ и, дотронувшись : руками до одеяла, воскликнул: «Я потрогал его постель, и она еще тепла; мне кажется, что наш враг недалеко, он, должно быть, скрывается где-нибудь в доме». После сего изгои, почерпнув из этих слов новую бодрость, возобновили свои поиски.
Близ почетного места, в возвышенной части комнаты, висела картина. Сняв ее, изгои увидели большую дыру в оштукатуренной стене; потрогав там копьем, они ничего не нашли. Один из ронинов по имени Ядзама Дзютаро влез в дыру и заметил, что с другой стороны там находится маленький дворик, в котором стоял чулан для склада угля и дров. Заглянув в чулан, он увидел что-то белое в самом конце, до чего он и дотронулся своим копьем; в это самое время два вооруженных человека бросились на него и попытались убить, но он храбро защищался, пока его товарищи не подоспели к нему на помощь и не убили одного из нападавших, а другого захватили. Между тем Дзютаро вошел в чулан и обшаривал весь его копьем. Снова заметив что-то белое, он ткнул туда копьем, и раздавшийся тотчас громкий крик обнаружил, что тут был человек. Когда Дзютаро кинулся на него, человек в белом одеянии, который был ранен в бедро, обнажил свой меч и нанес ему удар, Дзютаро же вырвал из рук нападающего меч и, схватив его за шиворот, вытащил из чулана. Когда другие ронины, приблизившись, стали внимательно разглядывать пленника, они увидели перед собой пожилого человека лет шестидесяти, знатного вида, одетого в белую атласную сорочку, которая была в крови около бедра от раны, нанесенной Дзютаро. Два человека, убежденные, что это был никто иной, как сам Кодзукэ-но сукэ, спросили у него его имя, но он не ответил им; тогда они подали сигнальный свисток, и все товарищи собрались тотчас на их зов. Оиси Кураносукэ, принеся фонарь, внимательно рассмотрел все черты пожилого человека, и действительно, это был никто иной, как Кодзукэ-но сукэ, если же нужны были еще дальнейшие доказательства, то и они были на лицо — это рана на лбу, которую нанес ему их господин Асано Такуми-но ками во время их столкновения во дворце.
Когда всякая ошибка сделалась немыслимой, Оиси Кураносукэ опустился на колени и, почтительно обратившись к пожилому человеку, сказал: «Ваша Светлость, мы — бывшие вассалы Такуми-но ками. В прошлом году вы и наш господин поссорились во дворце, и в результате наш господин должен был совершить харакири, а его род был разорен. Сегодня ночью мы пришли отомстить за него, как этого требует обязанность всякого благородного и верного вассала. Прошу вас признать правоту наших поступков; а теперь умоляю вас совершить харакири, я же сам буду иметь честь заступить место вашего помощника, и когда со всем должным смирением приму голову вашего сиятельства, то намерен отнести ее на могилу Асано Такуми-но ками, в качестве подношения его духу». Таким образом, ронины, из уважения к высокому сану Кодзукэ-но сукэ, обращались с ним с величайшей почтительностью и настойчиво убеждали его несколько раз совершить харакири, но он молчал и трясся от страха. Наконец, Кураносукэ, видя, что все его увещания, обращенные к Кодзукэ-но сукэ, умереть смертью благородного человека напрасны, повалил его наземь и отрубил ему голову тем самым мечом, которым покончил с собой Асано Такуми-но ками.
Тогда сорок семь товарищей, гордые сознанием исполненного долга, положили голову в ведро и отправились в путь; но, прежде, чем оставить дом, они старательно погасили в доме все огни, чтобы как-нибудь случайно не произошло пожара и не пострадали соседи. Когда они шли по дороге к Таканава, предместью, где находился храм Сэнгакудзи, уже стало рассветать; улицы повсюду заполнились народом, вышедшим посмотреть на сорок семь человек, которые, в окровавленных одеждах и с оружием в руках, представляли ужасное зрелище,— и все прославляли их, дивясь их храбрости и преданности своему господину. Ронины же ежеминутно ждали, что тесть Кодзукэ-но сукэ нападет на них и отнимет и них голову, поэтому они были готовы умереть с мечом в руке. Однако они спокойно достигли Таканава. Так как Мацудайра Аки-но ками, один из восемнадцати главнейших даймё в Японии (покойный Асано Такуми-но ками принадлежал к младшей линии этого дома), был в высшей степени доволен, услышав о событиях последней ночи, и приготовился помочь ронинам в случае нападения на них, то тесть Кодзукэ-но сукэ не осмелился преследовать их.
Около семи часов утра они проходили мимо дворца Мацудайра Муцу-но ками, князя Сэндай, который, услышав об их подвиге, послал за одним из своих советников и сказал ему: «Вассалы Асано Такуми-но ками убили врага своего господина и теперь проходят мимо моего дворца. Я не могу достаточно надивиться их самоотверженности, и так как они, должно быть, утомились и проголодались после геройского ночного дела, то пойдите, пригласите их сюда закусить что-нибудь и подкрепиться стаканом вина». Советник вышел и обратился к Кураносукэ: «Милостивый государь, я - советник князя Сэндай, и мой господин приказал мне просить вас, так как вы, должно быть, измучены после всего, что испытали этой ночью, зайти к нему и отведать скромного угощения, которое мы можем предложить вам. Вот что мне поручено передать вам от имени моего господина». «Благодарю вас, милостивый государь, — ответил Кураносукэ, - доброта и заботливость его светлости очень трогает нас. С благодарностью принимаем его любезное приглашение».
И вот сорок семь ронинов вошли во дворец, где их угостили кашей и вином, и все приближенные принца Сэндай приходили взглянуть на них и хвалили их мужество и верность.
Отдохнув, Кураносукэ встал и, обратившись к советнику, сказал: «Мы в большом долгу у вас за ваше сердечное гостеприимство; но так как мы должны еще спешить в Сэнгакудзи, то должны смиренно попросить у вас извинения за то, что покидаем вас так скоро».
И, не раз поблагодарив хозяина, они оставили дворец Сэндай и поспешили в Сэнгакудзи, где были встречены настоятелем монастыря, который вышел к воротам приветствовать их и проводить на могилу Асано Такуми-но ками. Засим, подошедши к могиле своего господина, они обмыли начисто голову Кодзукэ-но сукэ в находившемся рядом колодце и возложили ее на могилу Такуми-но ками в качестве подношения. После этого они пригласили священника в храм прочесть молитвы; в это время ронины возжигали курения — первым Оиси Кураносукэ, потом его сын, затем и каждый из сорока пяти остальных исполнил тот же самый обряд. Потом Кураносукэ, отдавая все деньги, какие он только имел при себе, настоятелю монастыря, сказал ему: «Когда мы, сорок семь ронинов, совершим харакири, то просим вас похоронить нас приличным образом. Полагаюсь на вашу доброту. Я могу предложить вам лишь ничтожную сумму, но как она ни мала, я прошу вас употребить ее на заупокойные службы о наших душах». И настоятель, дивясь мужеству этих людей, со слезами на глазах обещал исполнить их желание. Сорок семь ронинов со покойной совестью терпеливо ожидали получения приговора от правительства.
Наконец, они были призваны в верховное судилище, куда собрались губернаторы города Эдо и общественные цензоры, и там им был объявлен следующий приговор: «Так как вы, не уважая достоинство города и не боясь правительства, сговорились убить своего врага и насильно ворвались в дом Кира Кодзукэ-но сукэ ночью и убили его, то решение суда таково: за свой дерзкий поступок вы должны совершить харакири». После прочтения приговора сорок семь ронинов были разделены на четыре партии и переданы под надзор четырех различных даймё, во дворцы последних были посланы от правительства особые уполномоченные, в присутствии которых ронины должны были совершить харакири. Так как все они с самого начала приготовились к тому, что их ждет такой конец, то встретили смерть мужественно.

Тела их были отнесены в храм Сэнгакудзи и похоронены перед могилой господина Асано Такуми-но ками. Когда молва об их подвиге распространилась повсюду, массы народа стали стекаться поклониться могилам этих верных вассалов.
Между людьми, приходившими сюда помолиться, находился знакомый нам уроженец Сацума. Последний, распростершись перед могилой Кураносукэ, воскликнул: «Когда я нашел тебя, лежащим пьяным на улице Ямасина, в Киото, я не знал, что ты в душе готовишь свой план мщения врагу своего господина, и, считая тебя за бесчестного человека, я пихнул тебя ногою и плюнул тебе в лицо. Теперь я пришел попросить у тебя прощения и искупить свою вину перед тобою». С этими словами он снова распростерся перед могилой и, вынув свой меч, вонзил его себе в живот. Главный священник, сжалившись над ним, похоронил его рядом с ронинами, и его могилу до сих пор можно видеть рядом с могилами сорока семи ронинов.

На этом и заканчивается история сорока семи верных вассалов.
Ужасная картина пылкого героизма, которой нельзя не удивляться! В японском уме это чувство удивления является чистым и неподдельным; потому-то сорок семь ронинов получают почти божеские почести. Благочестивые руки поныне украшают их могилы зелеными ветвями и возжигают на них курения; платье и вооружение их заботливо сохраняется в несгораемой кладовой, принадлежащей храму, и выставляется ежегодно на показ восторженным массам народа, который взирает на эти вещи, вероятно, с не меньшим благоговением, чем христиане на реликвии, приносимые из святых мест; и раз в шестьдесят лет монахи в Сэнгакудзи пожинают обильную жатву в пользу своего храма, устраивая памятную ярмарку, или празднество, на которое стекаются массы народа в продолжение двух месяцев.
Серебряный ключ однажды допустил меня (5) частным образом к осмотру реликвий. Мы были проведены в заднюю половину обширного храма с видом на один из тех удивительных миниатюрных садов, затейливо украшенных искусственными скалами и деревьями-карликами, в которых японцы находят особое удовольствие. Один за другим тщательно запечатанные, подписанные и пронумерованные ящики, заключавшие в себе драгоценные предметы, выносились и открывались нам главным священником. Самодельные доспехи, составленные из кожаных ремней, скрепленных железными полосками, свидетельствуют о той скрытности, с которой ронины приготовлялись в бою. Покупать новую броню значило бы обратить на себя внимание, поэтому они изготовили ее своими собственными руками. Старая одежда, остатки шлемов, три флейты, прибор для письма, который должен был быть уже не совсем новым в эпоху трагедии, а теперь рассыпается на куски, и эти разорванные штаны из того, что когда-то было роскошной шелковой материей, теперь же истлевшие и вытертые, ремни из кожи, часть старой рукавицы, рукоятки мечей, острия копий и кинжалы, заржавевшие и окровавленные,— все это бережно сохранялось и с глубоким почтением показывалось нам. Между этим хламом попались мне на глаза документы, пожелтевшие от времени и сильно потертые в складках. Один из них представлял собой план помещений Кодзукэ-но сукэ, приобретенный одним из ронинов путем женитьбы его на дочери строителя нома. Три рукописи показались мне столь любопытными, что я снял с них копии. Первой из них является расписка, данная приближенными сына Кодзукэ-но сукэ в обмен на голову отца их молодого князя; последнюю вернули им священники храма. Вот она:

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА
1. Одна голова
2. Один бумажный сверток
Вышепоименованные вещи получены в целости, в удостоверение чего выдана настоящая расписка.
Подписи:
Саяда Магобэи
Сайто Кунай
Священникам храма Сэнгакудзи: Его преподобие Сэкисэй Итидон
Второй документ объясняет все поведение ронинов; копию его носил при себе каждый из сорока семи.
Вот он:

В прошлом году, в третьем месяце, Асано Такуми-но ками, состоя при особе императорского посланника, силою обстоятельств был вынужден напасть на его сиятельство Кодзукэ-но сукэ в замке с целью отомстить за оскорбления, нанесенные ему последним. Как оскорбивший достоинство места и нарушивший все правила приличия, он был приговорен к харакири, а его имущество и замок Ако были конфискованы правительством и переданы приближенными умершего чиновникам, отряженным сегуном для приема их. После этого все его приближенные рассеялись. Во время ссоры присутствующие высокие сановники помешали Асано Такуми-но ками привести в исполнение намерение убить своего врага, Кодзукэ-но сукэ. И так Асано Такуми умер, не отомстив за себя, и это было более, нежели могли снести его приближенные. Невозможно остаться под одним небом с врагом своего господина или отца,— по этой причине мы осмелились объявить свою вражду к лицу столь высокого сана. Сегодня мы нападаем на Кира Кодзукэ-но сукэ для завершения дела мести, начатого еще нашим покойным господином. Если кто-нибудь найдет наши тела после смерти, то мы почтительно просим его вскрыть и прочитать этот документ.

15-й год правления Гэнроку, 12-й месяц.

Подписи; Оиси Кураносукэ, приближенный Асано Такуми-но ками и сорок шесть ронинов.

Третий документ — это бумага, которую сорок семь ронинов возложили на могилу своего господина вместе с головой Кира Кодзукэ-но сукэ.

15-й год Гэнроку, 12-й месяц, 15-й день. Мы пришли сюда с целью засвидетельствовать свой долг верности и уважения сорока семи ронинов — всего на всего от Оиси Кураносукэ до Тэрасака Китиэмона, все готовые с радостью положить нашу жизнь за вашу милость. Мы почтительно объявляем это почитаемому духу нашего господина. Четырнадцатого месяца прошлого года нашему господину было угодно напасть на Кира Кддзукз-но сукэ, по какой причине — мы не ведаем. Наш уважаемый господин положил сам конец своей собственной жизни, но Кира Кодзукэ-но сукз остался жив. Хотя мы боимся, что после указа, объявленного правительством, этот наш заговор может не понравиться нашему господину, но для того, чтобы мы, которые ели ваш хлеб, не краснея могли говорить слова: «Ты не должен жить под одним небом с врагом своего отца или господина» -— и могли бы смело встретиться с ним в раю, мы должны были довести дело отмщения, начатое вами, до конца. Каждый день ожидания этого момента казался нам тремя осенями. Одряхлевшие и измученные, больные и страждущие, мы пришли, чтобы с радостью положить наши жизни здесь. Люди могли смеяться над нами, как над кузнечиком, верящим в силу своих мышц, и тем могли пристыдить нашего господина; но мы не могли остановиться в начатом деле мщения и, сговорившись вчера ночью, привели сюда Кодзукэ-но сукэ к вам на могилу. Кинжал, которому придал такую великую ценность наш уважаемый господин в прошлом году (6) и доверил его нашим заботам, мы возвращаем теперь обратно. Если ваш благородный дух теперь присутствует здесь перед этой могилой, то мы молим вас в знак этого взять этот кинжал и, ударив им вторично по голове вашего врага, навсегда рассеять ненависть, скопившуюся в вашем сердце. Таков почтительный доклад сорока семи ронинов.

1. По традиционному японскому верованию, в пятый год правления императора Корэй (286 г. до н.э.) в провинции Оми провалилась земля, и вследствии этого образовалось озеро Бива, 60 миль в длину и 18 в ширину, в виде бива — четырехструнной лютни, от которой оно и получило свое наименование. В то же самое время для уравнения понизившейся земли на расстоянии 300 миль от озера поднялась гора Фудзияма, последнее извержение которой было в 1707 г.
2 Слово ронин («человек-волна») несколько соответствует древнерусскому «изгой».
Оно употребляется для обозначения лиц благородной крови, имеющих право носить оружие, лиц, которые оторваны от своего сюзерена судьбой или ушли от него по своей собственной воле или же, наконец, уволены им. Они блуждают по стране, без определенных средств к жизни, иногда нанимаясь на службу к новым сюзеренам, иногда поддерживая свое существование мародерством; некоторые, спускаясь ниже и ниже, занимались торговлей и становились простыми служащими. Иногда из политических видов вассал делался ронином для того, чтобы его князь не был замешан в кровавом деле, на которое тот добровольно определял самого себя по делу своего патрона. Бывало также, что самурай становился ронином и на некоторое время удалялся с родины до тех пор, пока дело крови, в котором он участвовал, не затихало; после этого он снова возвращался к своему прежнему патрону. В позднейшее время самураи часто делались ронинами на известное время и нанимались на службу к иностранцам в открытых портах на низшие должности, в надежде научиться языку и почерпнуть знания от западных народов.
3 Посольства, посылавшиеся от микадо из Киото в Эдо, чтобы сообщить сегуну волю государя, были принимаемы с императорскими почестями, и обязанность занимать посланников возлагалась на самураев высшего ранга. ,
4 Советники у даймё были двух классов: каро («старец») — наследственная служба, обязанность нести ее возлагалась на младших братьев из семейства князя; и ёнин («люди дела»), которые выбирались за свои заслуги. Эти советники играли весьма важную роль в японской истории.
5 Имеется в виду А. Б. Митфорд. (Примеч. ред.)
6 Этим кинжалом Асано Такуми-но ками совершил над собой харакири.